Фурье был очень одинок, и хотел, чтобы кто-нибудь был рядом..(c, баш)
На станции Трупная
(переход на Цепной бульвар)
продают открытки в конвертах:
там уже набиты слова,
поздравление деда Мороза:
счастливого Нового года
и Рождества!
Мол, веди себя тихо, проказник,
и деда не забывай.
Вас тошнит от слова "проказник"?
Меня -- всегда. Прямо вот едва
прочитаю -- бегу блевать.
На станции Трудная
(переход на Цейтнот-бульвар)
я стою, дожидаюсь поезда, голова
тяжела и болит --
в ней умище великоват,
непрерывно давит и жмёт.
Я смотрю на эти открытки
и думаю:
нет.
Поздравления -- как-то фальшиво,
пусть будут повестки в суд.
Скажем,
ранним утром первого января
их находит под ёлками
мрачная детвора.
Каждый,
каждый,
каждый ребёнок моей страны
получает такую -- в этом они равны.
Яркий праздничный бланк:
блёстки, ёлочка, завитки,
надлежит явиться,
печать,
дата вписана от руки.
И они идут,
мнутся сонно в очередях,
ждут, пока позовут, не ёрзают, не галдят.
Дальше светит в лицо гирляндой
следователь Декабрь.
Как ты вёл себя, крошка?
Не ври, не расстраивай старика.
Кем работает брат? Где мама была
шестого числа?
Вспоминай, на-ка вот для памяти
шоколад.
Дальше сотни судов, без огласки,
без суеты.
Всем известен судья Мороз --
ледяные глаза пусты,
не жалеет даже сирот, этим и знаменит.
Молоток стучит и стучит,
колокольчик звенит.
Осуждённых подержат в холодной
несколько дней
и отправят на север
строить дом из белых камней,
шить костюмы штатным Снегуркам,
чинить полозья саней.
Остальных кормят тем оливье,
что остался в тазу на дне,
и развозят на черной волге,
запряженной тройкой коней.
Деревянных синих коней.
Я стою на станции Трубная
(да-да, всё ещё на ней).
Продавец блестящих повесток
входит в вагон со мной
и кошмарным поставленным голосом,
прохаживаясь не спеша,
завывает:
купите открытку,
порадуйте малыша!
Сегодня у вас последний,
последний,
последний
шанс.
(переход на Цепной бульвар)
продают открытки в конвертах:
там уже набиты слова,
поздравление деда Мороза:
счастливого Нового года
и Рождества!
Мол, веди себя тихо, проказник,
и деда не забывай.
Вас тошнит от слова "проказник"?
Меня -- всегда. Прямо вот едва
прочитаю -- бегу блевать.
На станции Трудная
(переход на Цейтнот-бульвар)
я стою, дожидаюсь поезда, голова
тяжела и болит --
в ней умище великоват,
непрерывно давит и жмёт.
Я смотрю на эти открытки
и думаю:
нет.
Поздравления -- как-то фальшиво,
пусть будут повестки в суд.
Скажем,
ранним утром первого января
их находит под ёлками
мрачная детвора.
Каждый,
каждый,
каждый ребёнок моей страны
получает такую -- в этом они равны.
Яркий праздничный бланк:
блёстки, ёлочка, завитки,
надлежит явиться,
печать,
дата вписана от руки.
И они идут,
мнутся сонно в очередях,
ждут, пока позовут, не ёрзают, не галдят.
Дальше светит в лицо гирляндой
следователь Декабрь.
Как ты вёл себя, крошка?
Не ври, не расстраивай старика.
Кем работает брат? Где мама была
шестого числа?
Вспоминай, на-ка вот для памяти
шоколад.
Дальше сотни судов, без огласки,
без суеты.
Всем известен судья Мороз --
ледяные глаза пусты,
не жалеет даже сирот, этим и знаменит.
Молоток стучит и стучит,
колокольчик звенит.
Осуждённых подержат в холодной
несколько дней
и отправят на север
строить дом из белых камней,
шить костюмы штатным Снегуркам,
чинить полозья саней.
Остальных кормят тем оливье,
что остался в тазу на дне,
и развозят на черной волге,
запряженной тройкой коней.
Деревянных синих коней.
Я стою на станции Трубная
(да-да, всё ещё на ней).
Продавец блестящих повесток
входит в вагон со мной
и кошмарным поставленным голосом,
прохаживаясь не спеша,
завывает:
купите открытку,
порадуйте малыша!
Сегодня у вас последний,
последний,
последний
шанс.
